Путь
Ольге нужно было позвонить. Она решила, что уже можно. Только решиться не могла. Смотрела на телефон, останавливая мысли о том, как может быть воспринят ее звонок.
« А-а-а! Чего уж там! Как Бог даст!»
Трубку долго не брали. Ольга ждала, и когда уже решила отключаться, услышала хриплое:
- Алло!
- Алло! Наталья! Это Ольга! Привет!
- Привет, Ольга, - услышала она ровный голос из трубки. Настолько ровный, даже не удивленный, что опешила и забыла все заготовленные слова.
- У тебя все в порядке, Наташа?
- Все в порядке.
- Я хочу к тебе приехать.
Ольга остановилась, подождала вопроса, не услышала и сама задала:
- В субботу удобно?
- В субботу удобно.
- Ну, пока, - дала отбой Ольга.
Она даже растерялась. По голосу Натальи абсолютно не определишь – с какими чувствами та выслушала новость о приезде. Да что о приезде! На звонок, с таким трудом давшийся Ольге, казалось, сестра отреагировала равнодушно, безэмоционально. Такое ощущение, словно вчера в последний раз разговаривали, а ведь (на минуточку!) десять (!) лет не общались!
Неужели ничего не изменилось? И Наталья, как прежде, в своем репертуаре – фиг поймешь, что от нее ждать?
***
У Ольги выдалось несколько свободных дней. Голова не загружена работой, ничего специально не планировала, чтобы не распыляться и сделать важное дело – попробовать помириться с сестрой.
До субботы два дня. Жребий уже брошен. Теперь только перейти Рубикон.
Заняться надо чем-нибудь, отвлечься. Стиркой, уборкой, разобрать шкафы что ли. Как отцы говорят: « С работой в руках, с молитвой на устах». И все встанет на место.
***
Наталья старше Ольги на восемь лет. И если Ольге сейчас 52, то Наталье – соответственно…
В детстве они дрались. Наталья относилась к сестре высокомерно, часто высмеивая и уча малявку жить.
Ей как-то все легко давалось: учеба, стиль, любовь родителей, дружба сверстников и даже тех, кто постарше, игра на фортепиано, какие-то слеты, поездки, олимпиады.
Ольга преодолевала все со скрипом. Была твердой хорошисткой, но каких трудов это стоило! Часами разучивала ненавистные произведения Гедике, пока разъяренный отец не влетал в комнату со словами, что за это время можно было медведя выучить играть, и мама не вступалась за нее. А так хотелось!
Маленькая Ольга еще застала то время, когда родители почти не ссорились, и лучшим воспоминанием было: первомайская демонстрация, цветущая вишня кругом, и она выше всех: сидит на шее у отца. Радуется, не боится - плечи у папы широкие, шея крепкая и надежные руки держат ее за лодыжки. И мама рядом. В кремовом плаще, прозрачный розовый шарфик с блестящими малиновыми ниточками , кудрявые волосы назад и такая счастливая улыбка! Сколько лет Ольге было – 4 или 5?
Почему потом отец запил?
Он не стал запойным пьяницей, алкашом. Так и работал начальником строительства. Но трезвым бывал редко. Наверное, только на работе. А на работе Ольга его не видела. Пьяным же – в большей или меньшей степени.
Если в большей, то хотелось залезть под одеяло куда-нибудь в угол, и сидеть тихо, не двигаясь. Или убежать на улицу и не слышать очередного скандала.
По мере взросления убегала чаще, а после школы совсем убежала – в другой город поступать в институт, потом замуж.
Почему-то именно в это время сблизились с сестрой. Родители писали редко и скупо. А Наталья изливала душу в длинных посланиях. Это были письма-размышления, рассуждения, изыскания. Ольга отвечала тем же. Иногда Наталья пропадала на некоторое время.
Понятно – увлечение. Работой или мужчиной. И тому и другому по-началу отдавалась страстно. Со временем Ольге стало казаться, что она мудрее и старше сестры, настолько та порхала по жизни, наступая на те же грабли, не делая выводов.
И еще Ольга завидовала сестре. Свои проблемы ей всегда приходилось разгребать самой, а Наталье чаще помогали родители. Срывались выручать, договаривались с кем надо, давали денег.
А когда у Ольги погиб муж, и она осталась одна с двумя малышами-сыновьями, только соболезнование прислали. А ведь жили недалеко!
Все это всколыхнулось в Ольге сейчас с прежней силой. Полезло отравой в сознание, но нескольких минут ей хватило понять, что по этой дороге она уже ходила.
«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!»
Вот так. Так, и только так. Ставила себя на место Ольга, творя молитву и тщательно водя пылесосом по ковру.
***
Зарабатывала Ольга фрилансом. Раскручивалась несколько лет назад тяжело, зато сейчас едва успевала вздохнуть между заказами. Работала споро , клиентов по срокам и качеству не подводила, и если первые годы завоевывала себе имя, то теперь имя работало на нее.
Выучилась на права, купила машину, сделала потихоньку ремонт и обстановку по своему вкусу.
Жила в четырехкомнатной квартире. Теперь одна. Сыновья женились и отделились. Но размер жилья ее вполне устраивал.
Спальня, кабинет, гостиная, которую во время ремонта совместила с кухней, гостевая, чаще пустующая, но зато не надо было ломать голову, где этих самых гостей размещать, когда оставались ночевать.
А раньше здесь была коммуналка. И она с мужем и двумя детьми занимала ту комнатенку, что теперь стала кабинетом. И как умудрялись жить в такой тесноте?
Но рядом был любимый и любящий муж. Оба молодые, здоровые, полные надежд и планов. А с его гибелью все рухнуло. Ольга не жила, а выживала. Особенно ее ожесточало, что соседка Лена, мать-одиночка, решившая родить для себя, говоря без обиняков – нагуляла, имела и льготы по квартплате и субсидии от государства, и какие-то продуктовые наборы, а Ольга буквально сражалась за пенсию по потере кормильца и выслушивала обидные слова от контролеров в транспорте, что право на бесплатный проезд имеет не она, а дети.
Ольга страдала, но не хотела признаваться близким. Злилась: неужели им и так не понятно, как ей тяжело!
Она в тот момент не дала себе труда задуматься, что тяжело не ей одной.
***
Наталья жила с родителями в трехкомнатной квартире в центре. Занималась то одним бизнесом, то другим. Когда успешно, когда провально. Почему-то не страшась браться за новое, всегда полная надежд или иллюзий. А может быть, пребывая в уверенности, что родители помогут.
Отчуждение между сестрами усугубилось, когда заболел раком отец. У мамы задолго до этого началась депрессия и Наталья металась между тремя молотами: работой, болезнью отца, депрессией матери и наковальней системы.
От Ольги помощи не дождалась.
Отец сгорел за год, мама тоже долго не задержалась на этом свете. Наталья влезла в долги и, чтобы рассчитаться, продала квартиру. Потихоньку. Скрыв от нотариуса, что есть еще вторая сестра, которая может претендовать на наследство. Выяснилось это только , когда она переехала в однушку в новостройке, отдав кредиторам львиную часть денег, оставшихся от продажи.
Ольга разбираться в мотивах сестры не захотела. То, что она сделала все втихую, не поделившись, не посоветовавшись, принять не смогла. Так на Наталью обиделась, что вычеркнула ее из своей жизни.
***
Если смерть мужа лишила опоры, то уход родителей, наоборот, стал укреплять Ольгу. Философские измышления в письмах с сестрой теперь виделись щебетанием наивных барышень. Ольга начала захаживать в церковь, понемногу, не торопясь разбиралась в многослойности, многогранности, глубинности христианства. Теперь ей уже представить было немыслимо воскресенье без Литургии.
Но однажды случилось вот что…
Исповедовавшись и встав в очередь к Чаше, скрестив руки, Ольга приготовилась вместе со всеми выслушать молитвы ко Святому Причащению.
« Хотя ясти, человече, Тело Владычне,
Страхом приступи, да не опалишися:
огнь бо есть…» - зазвучал голос чтеца.
Ольга настроилась, привычно впитывая слова стихов, но на строке «Первее примирися тя опечалившим» почувствовала резкий толчок в груди. Будто кто кнутом разодрал нутро. И была это боль не физическая. Другая. Новая. Необъяснимая. На время внешнее восприятие отключилось. Ольга попыталась вырваться из этого непонятного, испугавшего ее состояния. А когда вырвалась, поняла, что не сможет подойти к Чаше. Не имеет права. А если дерзнет, то точно опалится.
Ужас буквально объял Ольгу. Как могла она, проникаясь только буквой закона, формально отнестись к очевидным духовным вещам!
«Слона-то, как говориться, я и не приметил!!! Слава Тебе, Господи, что открыл!
Хотя, - рассуждала дальше Ольга,- всему свое время. Теперь я готова это увидеть, понять, а прежде ведь не смогла бы. Правду очень тяжело вынести. Не всякий может ее понести. Вот сейчас эта правда меня так придавила, что дышать тяжело!»
Ольга считала себя уже продвинутой христианкой, грамотной. Оба правила , утреннее и вечернее, наизусть знала и вставала на чтение молитв без молитвослова. И вдруг поняла, что продвинулась она на ничтожно малое состояние в правильном направлении. Это она по близлежащим дорожкам двигалась свободно. Понять-то поняла, а смириться с этим сил не хватило. Держало что-то внутри , как крепкий корень.
Теперь даже молитву Господню Ольга не могла без стыда читать. «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим…»
«О чем прошу? Как Ты оставишь, если я оставить не могу?»
Исповедовалась, и все равно ходила с тяжестью. Чувствовала себя, будто те евреи, что вырвались из плена и попали в пустыню.
Ела, спала, ходила в магазин, работала, общалась с детьми, и как камень на шее носила это состояние.
Изнемогала, но выдерживала, делясь только с духовником, как бы разделив жизнь на две половинки. Одна, явная, для всех. Другая , тайная, для двух человек и Господа. И молилась как мытарь: «Боже, милостив буди мне, грешной!» Это стало ее утренним, вечерним и дневным правилом. Они с батюшкой называли это Ольгинским стоянием.
- Кто-то крепко молится за тебя, Олечка!
- Да кто? Может, Вы, батюшка? Кто ж еще?
- Ну! Я?! Может, ангел-хранитель. Держись! Помоги, Господи, - благословлял ее священник.
Как медленно, через какую ломку умирала Ольгина гордыня!
Иногда хотелось напиться, или тупо смотреть фильмы, лишь бы только не думать, не нести эту ношу!
Но каждый раз по-новой захлестывала жгучая волна совести, когда слышала слова : «и остави нам долги наша…» , и понимала, что нельзя, что сейчас она на пути и процесс еще обратим.
Как-то разбирая полочку в ванной, Ольга хорошо помнит тот момент, вдруг изнутри пришло понимание : « Я обиделась на сестру за то, что она от нотариуса скрыла, что есть другая наследница, а сама на исповеди столько лет скрывала, что есть грех не прощенной обиды на сестру. Да разве можно соизмерить два этих долга? Сестры передо мной, и мной перед Богом! Я хотела, чтобы мне простили таланты, а сама за динарии готова была убить!»
В Ольгином сознании уложилась вся суть и пропасть греха, и парадигма поменялась.
И дышать стало легче. И сон стал глубже. И даже спина перестала болеть. И изменилось что-то в ней, не своей силой, а через молитву.
***
Пришла суббота и Ольга собралась в дорогу. Заехала в Линдфорс , купила вкусный пирог с белой рыбой. Торт –слишком торжественно и безлико. А пирог с рыбой – самый раз. По-домашнему и не сладкий.
Немного волновалась, нервничала, вспоминая равнодушный голос сестры.
«Интересно, как она меня сразу узнала?
Может, бутылку надо было взять? Хотя, какая бутылка? Я же за рулем.
Интересно, Наталья пьет? Отец-то пил. Часто дети идут по стопам родителей. Меня-то Бог отвел, и мальчишек моих. А ее? Ничего-то я не знаю! И куда еду?
Все! Поздно! Все, что могла, и что нужно было с моей стороны, я сделала. Теперь остался последний шаг. Как Бог даст , так и будет. Вперед!»
Ольга тронулась в путь.
***
В зеленом маленьком дворике она едва выискала место припарковаться. Перекрестилась, взяла коробку с пирогом и направилась к парадной.
Позвонила в домофон. На том конце даже не спросили. Дверь открылась. Ольга не успела посмотреть, на каком этаже квартира. Пошла пешком. Поднималась быстро, привычно . Дома тоже не пользовалась лифтом.
Да здесь было и не высоко. На четвертом этаже ее ждала распахнутая дверь, в проеме которой стояла сухонькая женщина в длинной льняной юбке и кофточке с короткими рукавами. Седые, чуть вьющиеся волосы, подстрижены под каре, но не стильно, а как у бабушек. Да и сама женщина выглядела как старушка. Стояла прямо, напряженно, будто туго натянутая струна.
«Мама дорогая, неужели и я так сильно постарела!» – испуганно подумала Ольга, преодолевая последние ступени.
- Ну, здравствуй! – первой поприветствовала она сестру.
- Здравствуй, проходи , - холодно-металлическим голосом ответила Наталья.
Женщины неловко помялись в прихожей. Обеим было тягостно взглянуть в лицо другой.
- Вот здесь я живу, - взяла инициативу хозяйка кварти-
ры. – Проходи, я чайник поставлю. Давай на кухне посидим.
- Давай на кухне.- Облегченно вздохнула Ольга. – Но на жилище твое я посмотрю. Не возражаешь?
- Смотри, - уходя, бросила сестра.
Ольга прошла в комнату. Светлая. В нише слева разместилась кровать. Над ней, и на стене, что правее, - иконостас. Иконы не новые.
«Наталья верующая?! – удивилась Ольга. – Вот это новость!»
У стены возле окна сервант орехового дерева, тот, что стоял в доме родителей. На серванте фотографии. Черно-белые портреты – отец и мать. Наталья с группой. По виду – паломники. Ольгины мальчишки. Ольга. Эту фотографию она делала в салоне два года назад. На профессиональной фото сессии. Откуда?
Она обернулась к двери.
Наталья стояла на пороге комнаты и смотрела на нее долгим взглядом. Глаза блеклые, будто кто-то кисточкой вымыл яркую синеву, и осталось от вымытого что-то серо-невзрачное. Однако, столько боли и тепла одновременно было в этих глазах!
« Вот ужас! Как же я забыть могла! Сестра, когда очень нервничала, либо хохотала, как ненормальная, либо впадала в ступор, и начинала говорить безлико, как робот!»
И всем нутром поняла, что молилась за нее Наталья все эти годы и ждала, в тайне поддерживая связь с ее сыновьями.
И, глядя на сестру, на ее прижатые к груди руки с набухшими венами и поврежденными артритом пальцами, почувствовала, что нет сейчас для нее на свете роднее этих глаз и этих рук.
Татьяна Павлова,
община "Патронаж"
| Рассказать: |
