Иоанновский приход

ИОАННОВСКИЙ СТАВРОПИГИАЛЬНЫЙ ЖЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Причастие

 

"...Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь

пребывает во Мне, и Я в нем..."

Евангелие от Иоанна.

 

 

 

Виталий припарковал автомобиль на набережной, заглушил двигатель и взглянул на часы.

 

До начала исповеди оставалось минут тридцать.

 

- Быстро добрался - подумал он. Налетевший порыв декабрьского ветра ощутимо качнул машину и умчался прочь. Виталий застегнул куртку и из тепла нагретого салона шагнул  под зимний дождь. Прикрываясь зонтами,  люди только начали сходиться к храму, даже нищих, обычно стоявших здесь, еще не было.  Приехать на исповедь накануне вечером Виталий не смог.  Он стремился готовиться к Причастию по правилам, но суетный мир вокруг был нацелен на то, чтобы отвлечь, помешать этому и сил противостоять  хватало не всегда. Приходилось исповедоваться перед Литургией, бывали моменты, когда приход в церковь откладывался на другой день. Со временем Виталий заметил, что  потребность  Причастия проявляется в нем все чаще. Если раньше он причащался раз в 2-3 месяца, то сейчас уже через месяц приходило чувство  гнетущей подавленности, словно Господь начинал отдаляться от него.  Подойдя к входу в храм, Виталий перекрестился и по лестнице поднялся на второй этаж. Подав записки о здравии и о  упокоении, он поставил к иконам свечи и перешел в ту часть храма, где совершалась исповедь. Народу заметно прибыло. Часть сидела на скамейках, расставленных вдоль стен, большинство же молча стояло,  в ожидании  начала общей исповеди. Появился священник, и исповедь началась. По окончании ее подошли еще трое священников, люди, желающие исповедаться лично, выстроились  в очередь. Батюшке, к которому стоял Виталий,  было далеко за шестьдесят. Виталию вспомнился   разговор с ним, когда делая первые шаги к Богу и многое не понимая, он вывалил на батюшку массу своих сомнений. Тот терпеливо его выслушал и мягко улыбаясь, сказал всего несколько слов, которые поразили Виталия и принесли небывалое облегчение.  Потом еще несколько раз он разговаривал с батюшкой, и каждый раз поражался его терпению и умению понимать собеседника. При своем возрасте и несении службы  в храме, он руководил работой по  восстановлению церквей, много ездил и встречался с людьми. Его хватало на все.

 

Женщина, что стояла впереди Виталия, повернулась, поклонилась людям, стоявшим за ней, и пошла к батюшке. Он принимал исповедь терпеливо, никого не торопя, но удивительным образом очередь шла быстро.

 

Следующим был Виталий. То, в  чем сегодня он хотел исповедаться, случилось давно, Виталий старался не вспоминать, что тогда случилось  и долгое время это ему удавалось. Но в последние дни память стала настойчиво возвращать его в то далекое летнее утро.

 

Батюшка отпустил женщину, взглянул на Виталия и сделал еле заметный жест рукой, подзывая его к себе. Стоять священнику было тяжело, и он сидел на табуретке, рядом  был расстелен коврик, на который вставали на колени люди, пришедшие к нему на исповедь.  

 

Виталий подошел к батюшке и опустился на колени:

-Господи,- собравшись с мыслями, начал он,- страшный грех на мне, я убил человека, двадцать шесть лет назад, в Афганистане. Мы тогда после боя кишлак зачищали, я в дом зашел, а там мальчик лет двенадцати  у стены стоит на меня смотрит, потом руку из кармана вынул, и показалось мне, что в ней граната.  В нашей роте, неделю назад, такой же мальчишка двум ребятам гранату под ноги бросил.  А этот от меня взгляд не отрывает и медленно замахивается.  Даже не помню, как я выстрелил, на выстрел свои прибежали, к мальчишке подошли, он мертвый лежит, а в руке темная такая, деревянная фигурка.  Я оцепенел словно, тут стрельба поднялась, и прапорщик меня  на улицу вытолкал. А там уже бой  идет. К духам подкрепление подошло. Рацию разбило, помощи ждать неоткуда и пошли мы на прорыв. Пуля мне в ногу попала, ребята на руках вынесли, потом в госпиталь  в Ташкент отправили. На прощание прапорщик, что с нами был, сказал, чтобы не казнил я себя за мальчишку, у войны законы свои, а в этой стране мы  враги для многих, даже для  детей. И про ребят вспомнил, что от такого же мальчишки погибли. В госпитале мне операцию сделали, и в Афганистан я больше не вернулся. Столько лет прошло, я надеялся, что забыть все удалось. А в последние дни только и думаю об этом. Мальчишка тот игрушкой своей может заслониться от меня хотел, я ведь враг для него был, он меня боялся. А я…

Глубоко вздохнув, Виталий умолк.  

Батюшка посмотрел на него, потом  положил руку на  крест и сказал:

- Нет перед Господом нашим греха не прощенного, а есть грех нераскаянный. Убийство –  всегда убийство, хоть вроде и не виновен ты. Те виноваты, кто тебя,  мальчишку еще, воевать неизвестно за что в чужую страну послал.  Тебя сейчас совесть мучает, а совесть – глас Божий. Ты к нему пошел, а грех этот двигаться не дает.

- Батюшка, как же мне дальше жить? – поднял на него глаза Виталий.

- По Божиим заповедям живи, а Господь он всемилостив.

Батюшка накинул на голову Виталия епитрахиль и прочел разрешительную молитву.

Тот поднялся с колен, поцеловал крест и Евангелие, лежавшие на аналое, поклонился батюшке и отошел, чувствуя, что груз, что давил его столько дней, исчез. Оставшееся время до причастия Виталий простоял у большой иконы Спасителя, временами полностью погружаясь в течение службы. Она обволакивала, уносила из этого мира, давая   душе успокоение и неся в нее свет. Перед причастием, подходя к Чаше с перекрещенными на груди руками и слушая, как церковный хор поет «Тело Христово примите…»   он вдруг почувствовал, что из глаз потекли слезы.

После окончания службы Виталий вышел из храма и, подойдя к машине,  посмотрел на купола храма. Над ними по бледно-голубому  небу ветер тащил рваные облака, между которыми неяркими столбами падало на Землю зимнее солнце.

 

 

 

Леонид Патракеев,

община "Информсайт"

 

Рассказать:

 

Иоанновский монастырь в Санкт-Петербурге,
наб. реки Карповки, д. 45

Обратная связь