Моя Встреча
Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал…
Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью…
(Ф. М. Достоевский, «Преступление и наказание»).
Просидев несколько часов перед пустым и ослепляюще белым листом бумаги, думая о задаче, стоящей предо мной, я невольно стал прислушиваться к внутреннему голосу, который по непонятной мне причине подсказал, что в некотором роде испортить первозданную красоту листа поможет великий русский писатель Достоевский. Послушавшись такого неожиданного совета, приступил к чтению всех романов Федора Михайловича, нисколько не заботясь о количестве глав и страниц в каждом из них. Вечер стал проходить незаметно и с пользой для ума и сердца, ибо после школы я ни разу не брал в руки книг писателя и забыл о величине его гения, а главное о русскости его души.
И он незамедлительно помог. Так почти сразу нашлись слова, коснувшиеся сердца и моментально унесшие меня во времена первой встречи с отцом Николаем. Напомнившие о многих последующих беседах с ним, а также о моих внутренних ощущениях, касающихся служения батюшки на благо России и его любящей опеки о спасении душ всех его чад. Так появился эпиграф, что уже существенно облегчило первоначальную задачу, ибо на первый взгляд он может показаться не имеющим никакого отношения к Батюшке, но в моем случае связан с ним напрямую.
Первая наша встреча, как это не странно прозвучит, произошла на исповеди. Очень страшно было на нее (исповедь) идти: ноги подкашивались, в голове роились мысли самого разного рода, сердце стучало бесперебойно, руки тряслись, как при тяжелой нервной болезни. Представлялось, что сейчас суровый священник, выслушав все то, что было предварительно зафиксировано на листе бумаги, навсегда отлучит тебя от Церкви. Мысль усугубилась еще и от того, что, когда вошел некий седовласый священник и посмотрел в сторону кающихся, как мне показалось тогда - таким пронизывающим и тяжелым взглядом, от которого стены в монастыре готовы были рухнуть, стоящая рядом со мной мама радостно и с лучезарной улыбкой подтвердила мои самые страшные опасения: «Это наш отец Николай». Сердце остановилось.
Трудно вспомнить, сколько времени прошло с момента начала исповеди, закончилась ли служба, стемнело ли на улице, оставались ли еще рядом стоящие прихожане, но в какой-то момент я увидел перед собой улыбающееся, и в то же время сосредоточенное, лицо батюшки. «Началось», – подумал я. Мое неразборчивое мычание продолжалось недолго, но при каждом произносимом слове хотелось зажмуриться и забиться в самый дальний закуток планеты, только чтобы не быть здесь и не слышать всего того, что я ожидал услышать в конце исповеди.
Наконец, список грехов со скомканного до неузнаваемости к тому времени листка закончился, и теперь предстояло услышать слова, которых я так боялся. И вдруг вместо обличительного приговора из уст отца Николая прозвучали слова совсем неожиданные - кроткие, любящие, сострадательные к человеку, небезразличные к его судьбе, но в то же время призывающие к покаянию и изменению прежней жизни. Батюшка не говорил мне про Бога, Страшный Суд, Священное писание, адские муки. Не был я тогда готов к этому, но своим отношением ко мне, убогому, отец Николай стал моей совестью, внутренним порывом к изменению.
«Господи, помилуй их всех, давешних, сохрани их несчастных и бурных, и направь.
У тебя пути: ими же веси путями спаси их. Ты любовь, ты всем пошлешь и радость!» -
бормотал, крестясь, засыпая безмятежным сном, Алеша.
(Ф. М. Достоевский, «Братья Карамазовы»).
С тех пор утекло уже много вод. Я стал официально зарегистрированным многодетным отцом, что казалось мне невозможным еще пять лет назад. И нет таких слов, чтобы выразить всю благодарность Богу и батюшке за все наши встречи. Но случай, заставивший вспомнить, что смерть может застать тебя в любой момент и в любом месте не то что с незажженными светильниками, а и при полном отсутствии таковых, показал мне в высшей мере отеческую пастырскую любовь и переживание за любого, даже самого нерадивого человека.
А моя любимая служба – Стояние Марии Египетской с чтением ее жития – каждый раз напоминает мне о неизреченной Милости Божией (если Господь из камней может сотворить детей Авраама, то тем более и наш криволинейный путь может исправить, хотя это, наверное, и сложнее), истинным служителем которого и является «наш отец Николай».
От всего сердца благодарим, батюшка, Вас за Ваш труд, неиссякаемую любовь и молитву!
Автор: (временами) рБ, Илья, община «Гиппократ».
