Иоанновский приход

В минувшее воскресенье, 27 января 2019 года, юнармейский отряд «Архистратиг» собрался на занятие, посвященное празднику полного снятия блокады. Тема трудная... Рассказать так, чтобы не затереть то, что свято. Показать так, чтобы разрушить стену времен. Чтобы в дне сегодняшнем стали хотя бы отчасти понятны беды и радости людей из «сорок четвертого». 



Подполковник Игорь Васильевич Панченко начал занятие с рассказа о Бессмертном полке. Удивительно было узнать, что акция, ставшая уже мировой, была придумана сравнительно недавно томским журналистом Сергеем Лапенковым в соавторстве с двумя друзьями – Сергеем Колотовкиным и Игорем Дмитриевым. 

В итоге пришли к хорошей идее – идти 9 мая вместе с отрядом, с родителями ребят. Да, потеряться в Бессмертном полку невозможно, но, когда ты не один, а с друзьями, ты всегда сильнее, тебе легче и втройне радостнее! 



Ребята прослушали объявление Юрия Борисовича Левитана, которое в свое время по радио услышал Ленинград 27 января 1944 года. Вот уж действительно голос эпохи: «Таким образом, после семидневных боев войска Волховского и Ленинградского фронтов 18 января соединились и тем самым прорвали блокаду Ленинграда». И вот это раскатистое «прорвали» – звучало просто громом...

Коснулись и темы выживания. Хлеба, воды, дров. Говорили о том, как страшен голод и что нам, слава Богу, не понять до конца, что это такое... 



Историк Сергей Яров, рассуждая о том, что нужно помнить, а о чем лучше забыть, рассказывая о блокаде Ленинграда и людях, ее переживших, пишет так:

«Главным следствием голода и холода была апатия. Люди не замечали друг друга, бродили по улицам подобно сомнамбулам.

Первый симптом: люди начали постоянно говорить о еде. Если раньше были какие-то разговоры об искусстве, то теперь все разговоры начинались с того, что люди спрашивали друг у друга: сыты ли вы, хватило ли вам обеда - и тут же чистосердечно признавались, что сами голодные. По некоторым воспоминаниям хорошо прослеживается деградация столовых. Сначала это были учреждения, которые действительно очень хорошо подкармливали ленинградцев. Но со временем изымались продукты за продуктами, и вот уже суп белесый-белесый без единого какого-то наполнения. Есть записки одной девочки, которая ела этот суп и считала, сколько в нем макарон, и насчитала одиннадцать «макаронин». 

Реальность блокады - как и любая реальность катастрофы - заставляла людей делать вещи, которые ни один нормальный человек не хочет делать. И чем чаще приходилось их делать, тем быстрее менялось сознание. Например, проверяют детей - все почти истощены и нуждаются в дополнительном питании. И врач должен на каждой карте написать: нуждается в дополнительном питании. Но один говорит другому: а как же мы на всех картах такое напишем? И приходится выбирать. Одного ребенка кормят, другого нет. Один выживает за счет другого. Кажется, оба имеют право выжить, но нужно выбрать одного. Так происходило постепенное ожесточение морали. 

В конечном счете притуплялись чувства, притуплялись нервы. Человек уже не так болезненно реагировал на какие-то вещи. Приведу пример: эвакуация детей. Всех было трудно эвакуировать - особенно тех, кто был совсем слабым. И потому устраивали экзамен: возьми метелку, подмети. Или дойди от стенки до стенки. 

Осталось свидетельство, что на одном из таких экзаменов в комнату неожиданно вошли тетки из исполкома и начали шуметь: «Да что вы делаете? Да разве так можно?». А им ответили: а дайте нам людей, чтобы мы всех детей могли вывезти. Возникал вопрос: а что делать с теми, кому неминуемо станет плохо в пути, кто за ними будет ухаживать? Опять же нравственный выбор, который часто оказывался весьма жестоким. Но обвинять никого нельзя. Надо просто помнить, что так было». 

Текст: Дарья Шведова, община «Архистратиг»;
Сергей Яров / colta.ru.

Фото: юнармейский отряд «Архистратиг»;
В. Федосеев / «Неизвестная блокада. Ленинград 1941–1944» / изд. «Лимбус Пресс».