Иоанновский приход

Сидеть я не могла. Просто казалось, что, пока я двигаюсь по коридору, там, за дверью отделения реанимации, жизнь тоже не остановилась. И я ходила, приводя в движение маховик часового механизма, отмеряющего земное время той, которая накануне попыталась сделать то, что человек делать права не имеет – самостоятельно свою жизнь прервать.

 

Мысли лихорадило. Они метались где-то на заднем плане, как декорация. А на переднем – огненным мечом всю душу, от темени до пяток, и я это ощущала физически, пронзило острое чувство вины.

 

Несколько часов назад она мне звонила, жаловалась, плакала, а мне лень было ее слушать. Я была не на той волне и как-то быстро свернула разговор.

 

Может, она звонила и не мне одной, но каждый абонент был временно недоступен, хотя и слушал ее, и даже что-то отвечал. Просто, каждый из нас свою зону доступа огородил высоким  глухим  забором. Периодически мы открываем ворота или калитку, но не для того, чтобы впустить кого-то, а чтобы вынести свое и кричим друг другу через забор.

 

А совесть, как пила по живому, душу рвала. Было дело: осудила я когда-то за то же самое другого человека.

 

***

 

В разговоре поведала мне соседка о беде своей приятельницы. Беда пришла под именем - рак молочной железы.

 

- Еще года нет, как родила она. Понятно, брак поздний и она – старородящая. Но обследовалась до беременности, чтобы быть уверенной, что успеет вырастить ребенка. А тут вот как все обернулось. ”Химию” и облучение уже сделала, а результат – ноль. Уже и к бабкам, и к целителям ездила, да бестолку. Может, знаешь, к кому обратиться можно? Ну, чтоб толковый был?

 

- А знаю, - проникшись рассказом, встрепенулась я. – Точно, есть у меня знакомая онколог-маммолог. С именем, званиями и трудами. Хочешь – позвоню?

 

- Позвони, а, сделай милость. Марина (назвала, наконец, она имя приятельницы) теперь в любое время может. Ребенок у бабушки. Я тебе телефон ее дам…

 

- Подожди, - прервала я соседку, - я еще не договорилась.

 

***

 

Врач-онколог Тамара Николаевна выслушала мою просьбу и согласилась.

 

- Приму. Только не в институте. Пусть ко мне в клинику на прием запишется.

 

- А как Вы принимаете?

 

- В регистратуре все скажут.

 

Марина записалась на прием, и через соседку передала для меня, а я – для врача, все исходные данные – день, время, фамилию, чтоб Тамара Николаевна уж знала – кто к ней пришел.

 

Через несколько дней я столкнулась с соседкой на площадке. Смотрела она волком, поздоровалась сквозь зубы. С чего, думаю, такие перемены?

 

- Ну как Марина? Сходила к Тамаре Николаевне?

 

- Дрянь редкостная - твоя Тамара Николаевна. Вот что я тебе скажу.

 

- Как? – опешила я.

 

- Марина к ней, как к последней ниточке потянулась. А она ее так сухо приняла, да еще наорала.

 

- Тамара Николаевна?

 

- Да! Тамара Николаевна! Марина вся в слезах. Говорит: “Я знаю, что умираю, но я думала, что Вы меня поддержите. Если не за деньги, то хоть по – знакомству.“

 

А она ей: “Держите себя в руках. А если нужна поддержка – идите в церковь или к психологу. “

 

- И все?

 

- И все.

 

- Я ей позвоню. Она, наверное, забыла. Давай еще раз назначим время!

 

- Ай, брось. Не пойдет уже Марина к врачам.

 

Я еле дотерпела до вечера, когда удобно было поговорить с Тамарой Николаевной. Но спросила не сразу. Надо соблюсти ритуал. Здороваюсь, выслушиваю новости о детях, о внуке, и, наконец, спрашиваю:

 

- К вам Марина приходила, о которой я просила, помните?

 

-Конечно, помню. Я сразу поняла, что от Вас, но её ведет С-кая. Что она от меня хотела? Диагноз поставлен. Лечение проводится. Я не могу у другого врача хлеб отнимать, тем более у С-кой.

 

 

-Она хотела, чтоб ей посочувствовали.

 

-Какое сочувствие? Она пришла с такой запущенной формой. Сидят-сидят, а потом приходят, когда сделать уже ничего невозможно.

 

А у меня Эльза (собака) писаться начала. Думала, памперсы купить, так на таких собак не продаются. Вот купила для новорожденных детей и всю ночь вырезала в них отверстия для хвоста. И скотчем края дырки оклеивала, чтоб наполнитель не лез.

 

-Ой, представляете! Эльза такая смешная в памперсе! У меня первые не получались. Три памперса испортила, пока поняла где дырку надо резать и как её обработать, чтоб не натирало вокруг хвоста. А потом увлеклась. Так всю пачку памперсов и перерезала. Не выспалась правда. А в нашем возрасте бессонные ночи дают о себе знать. А я еще после дежурства в институте. Сглупила, конечно, не рассчитала силы, - выливала на меня поток информации Тамара Николаевна.

 

Я слушала в ужасе: «Ты- врач! Ты же клятву Гиппократа давала! Я же просила тебя! Как же могла ты так очерстветь сердцем!?»

 

Несколько месяцев мы с соседкой разминались, но, наверное, к лучшему. Я чувствовала себя виноватой, и спросить, как дела у Марины у меня решимости бы не хватило. Однако, как-то вечером, вместе довелось заходить к нам в парадную и подниматься в лифте. Поздоровались. Радушно. Обменялись традиционными вопросами и ответами, и я о Марине спросила.

 

- Марина? Умерла она. Вчера девять дней было, - просто сообщила соседка. Ни пафоса, ни трагизма, ни упрека не прозвучало в ее голосе.

 

- Мучилась? – боясь услышать подтверждение, выдавила я.

 

-Да ты знаешь, она как-то отдалилась от нас перед смертью. Можно сказать -не жаловала. А когда отпевали её, батюшка так хорошо о ней говорил, как о знакомой. Будто, он лучше нас её знал. Она, оказывается, верующая была. Или стала. Раньше я за ней не замечала ничего такого.

 

Сколько воды утекло с тех пор. А вот сидело занозой то нераскаянное осуждение. Врача за черствость осудила, а сама…

 

***

 

Я все еще наматывала круги по широкому коридору, не давая себе присесть. Волна тяжелого, жгучего стыда накатила изнутри и выплеснулась наружу, заалев пятнами на щеках, окатив уши и шею пунцовой краской.

 

- Мамочка, дорогая! Господи, милостивый! Да ведь я почти два года считала Тамару Николаевну косвенно виновной в смерти Оксаны! Почему я тогда подумала, что она бы уж точно Оксану спасла, но от черствости своей отказалась.

 

Почему сейчас мне это вспомнилось? A-a –a! Вину свою почувствовала, а понести не захотелось! Захотелось найти себе оправдание. Чтоб не только перед  подругой своей, которая сейчас, не знаю, борется с жизнью, или со смертью, чувствовать невиновной, а перед самой собой чистой быть.

 

Но Тамару Николаевну я тогда оправдывать не захотела. Ни тогда, ни потом.

 

Дружны мы не были, но близило нас что-то, а, осудив, пробороздила я границу, пальцем не пошевелив, вслух не высказав, размежевала наши жизни, и перестали они соприкасаться, потекли параллельно.

 

Господи, как же стыдно мне! Дай мне вытерпеть эту пытку ожиданием!

 

 

 

Татьяна Павлова,

община "Патронаж"

 

Рассказать: